— А почему его не назначают директором? — спросила Орыся.

— Жоголь не особенно и рвётся. И потом, ведь следствие ещё не окончено. Начальство, видимо, ждёт, когда прояснится: кто есть кто? Слава богу, что мне удалось вырвать его из Москвы, немного передохнуть от всего этого кошмара.

— Что же он сегодня не поехал с нами?

— Сказал, что нужно опять связаться с Москвой, — ответила Вербицкая. — А может, просто хочет побыть один… Я уж стараюсь ему не надоедать.

Теплоход вышел в море. Южноморск с его суперсовременными гостиницами, пансионатами, парками, дендрарием и улицами-аллеями разворачивался во всем своём великолепии. Вышедшее из-за гор солнце играло в окнах зданий. Пассажиры были буквально заворожены захватывающей панорамой города.

Наблюдая за спутницей, Сторожук в который раз пыталась разобраться, что же на самом деле у неё с Жоголем? Вика ей все уши прожужжала, что дружит с Михаилом. Если это так, почему здесь, на курорте, она почти все время с Леонидом Анисимовичем?

«А может, между ними ничего и нет? — думала Орыся. — Стала бы она кокетничать с Глебом Ярцевым…»

При воспоминании о Ярцеве кольнуло сердце. Глеб ассоциировался у неё со Средневолжском. А там — Димка. Её Димка, сыночек…

«Господи, не видела его целую вечность!» — с невероятной тоской вспыхнуло в душе.

— Какая-то ты сегодня мечтательная, — заметила Вербицкая.

— Что? — очнулась от своих невесёлых дум Орыся и заставила себя улыбнуться. — Просто любуюсь, — кивнула она на прекрасный вид Южноморска.

— Не туда смотришь, — усмехнулась Вика и краешком глаза показала в сторонку.

У борта среди пассажиров выделялся черноволосый высокий парень южного типа в яркой рубашке и кожаных брюках. Он не отрываясь смотрел на Орысю. Их взгляды встретились. Южанин, словно ожидая этого, расплылся в улыбке.

«Начнёт сейчас цепляться», — подумала Орыся, поспешно отворачиваясь.

Тут, на юге, её снова постигла та же участь, как и в Трускавце: от ухажёров не было отбоя. И даже когда они были рядом с Викой, почему-то мужчины предпочитали её, а не Вербицкую. А ведь Орыся старше лет на шесть — восемь!

За почти полугодовое пребывание в Москве Орысе показалось, что там на женщин обращают меньше внимания, чем в её родном городе. Мужики вечно куда-то спешат, мучаются своими проблемами. И её, избалованную вниманием, это удивляло. Она даже думала, что причина тому — её провинциальность. Особенно почувствовала это Орыся, познакомившись с Викой. Та сразу поразила её своей раскованностью, умением вести себя свободно и легко в любой компании, говорить на любую тему. Орыся втайне завидовала ей и поймала себя на том, что где-то подражает Вербицкой.

И вот надо же, в Южноморске Орыся пользуется большим успехом, чем столичная художница.

«Может быть, и я уже стала настоящей москвичкой?» — не без гордости подумала она.

Вообще Орыся заметила, что по-другому говорит, да и манеры изменились. В Южноморске же она посвежела, загорела, что, естественно, не могло не сказаться на внешнем облике. Мужчины это здорово замечают. Вот и этот кавказец…

Стоило Орысе ещё раз бросить взгляд в его сторону, как он тут же подскочил к ним.

— Такая хорошая погода, а девушки скучают! — темпераментно начал он.

— Не скучаем, не скучаем, — пресекла его попытки приударить Орыся.

Южанин подлаживался и так и этак, но, получив решительный отпор, отошёл, хотя было видно, что успокаиваться он не собирается.

Теплоход пришвартовался к пристани «Солнечные пески». Здесь сошли почти все пассажиры, потому что неподалёку находился один из самых лучших пляжей в округе. Но у Вербицкой и Сторожук было своё облюбованное местечко. Правда, надо было протопать километра два по берегу, зато уголок для купания — сказка! Уютная бухточка, закрытая для посторонних глаз розовыми скалами. Песок — нежнее шелка. Можно было купаться нагишом — сюда никто не забредал.

Скинув с себя всю одежду, они с удовольствием бросились в море. Оно было совершенно спокойным. Вода прозрачная, как стекло. Потом лежали на песке, подставив тела ласковому солнцу. Никто их не тревожил. Только изредка промелькнёт над водой белокрылая стремительная чайка, да вылезет поглазеть на свет божий колченогий крабик и бочком, бочком проползёт стороной…

— Ой, умереть можно от счастья, — не выдержав, поднялась Орыся.

И вдруг она запела украинскую песню. Запела от всей души, словно переполнявшая её радость вырвалась наконец наружу.

Вика, поражённая силой и красотой её голоса, села и уставилась на Сторожук. И, когда та окончила песню, восхищённо произнесла:

— Откуда, Орыся, как?! Ну и ну!

— Понравилось, да? — Орыся была взбудоражена, взволнована.

— Да тебе хоть сейчас в Большой театр! Почему я в Москве никогда не слышала?

— А, где уж там! — махнула в сердцах рукой Орыся. — Вот в Трускавце я почти каждый день пела.

Похвала Вербицкой, её искреннее восхищение сжали горло. Орыся чуть не расплакалась. Ей вдруг показалось, что судьба к ней несправедлива до жестокости. Захотелось открыть перед Викой душу, рассказать о мечте и надежде, с которыми она ехала в столицу, а там её…

— Ой! — вдруг вскрикнула Вербицкая, хватаясь за платье и прижимая к себе.

Сторожук обернулась и обомлела: у скалы стоял тот самый настырный парень с теплохода. Зрелище двух прекрасных обнажённых женских тел настолько парализовало его, что он не мог даже пошевелиться. Орыся кинулась к своей одежде, прикрылась, и её прорвало: бухточка, только что бывшая свидетелем прекрасного пения, огласилась потоком бранных слов. Южанин в мгновение ока исчез, словно испарился.

— Дубина, весь кайф испортил! — сказала возмущённая Вика, когда они пришли в себя.

— Надо сматываться. — Орыся стала одеваться. — Этот кретин не отстанет, вот увидишь. Выждет немного и снова появится.

Они с сожалением покинули уютное местечко. На «Солнечных песках» валяться тоже не решились, опасаясь преследования незнакомца в кожаных брюках. Теплоход доставил приятельниц в Южноморск. Там они первым делом пошли на рынок и нос к носу столкнулись с Глебом Ярцевым и Степаном Архиповичем. Глеб был в странном одеянии: свободные белые штаны и просторная косоворотка, подпоясанная шнурком с кистями и застёгнутая наглухо. Скворцов-Шанявский потом объяснил Орысе, что парень совсем свихнулся на увлечении всем древнерусским и подражает художнику Решилину. Вообще она заметила, что профессор недолюбливает Глеба, хотя раньше, она слышала, они были большими друзьями. Все знавшие Ярцева говорили, что он неожиданно пополнел. Глеб жаловался, что это у него от болезни. Поэтому он даже не может купаться.

Вот и теперь Вербицкая стала подтрунивать над своим земляком.

— Опять ты в своих холщовых портках? — усмехнулась Виктория, поздоровавшись.

— Старушка, ты ведь не средневековый правитель, чтобы диктовать мне, что носить, а что нет, — раздражённо произнёс Глеб.

— А что, диктовали? — спросила Орыся, чтобы предотвратить перепалку.

— Ещё как! — ответил Ярцев. — Понимаешь ли, одежда должна была соответствовать общественному положению человека. И несдобровать было тому, кто нарушал запрет. Наказывали вплоть до смертной казни… В Венеции, например, в шестнадцатом веке была специальная служба надзора за одеждой. На правильные, так сказать, костюмы ставили особую печать. А неуставные конфисковывали, это в лучшем случае. Английский король Генрих Тринадцатый даже придворным не разрешал носить меха, парчу, красный и синий бархат. Чтобы выделяться среди них.

— Ладно, — смягчилась Виктория, — не хочу быть узурпатором, носи, что хочешь. Но хоть на пляж пойдёшь?

— Дорогуша, я ведь тебе говорил: щи-то-вид-ка! — Глеб зачем-то вынул из кармана какую-то бумажку. — Вот даже врачи…

— Щитовидка, — фыркнула Вербицкая. — А вчера я видела, как ты выходил из моря.

— Попробовал, а потом пожалел, — хмуро произнёс Ярцев. — Тахикардия мучила всю ночь. А ведь меня предупреждали: нельзя ни в коем случае! Проклятые эндокринные железы! И лишний вес от них!