Она даже не думала теперь о том, что нигде не работает. Сергей пообещал что-нибудь сообразить, а раз пообещал, значит, сделает.

Как-то Сергей бросил: живём один раз, и сколько ты тратишь на себя, столько, выходит, и стоишь.

После этого она уже не замечала пачки денег, которые он швырял направо и налево, не удивлялась безумным подаркам, с которыми не знала, в сущности, что и делать.

Главное — значит, она их стоит.

Единственное, к чему Орыся не могла пока привыкнуть, так это к внезапным исчезновениям и таким же неожиданным появлениям Сергея. Он мог пропадать день, два, а то и неделю, а потом вдруг приехать. Причём в любое время суток. И каждый раз Орысю поражало, что Сергей знает каждый её шаг в его отсутствие. Но ревность этого властного, крутого человека ей даже нравилась. В ней она ощущала залог того, что Сергей все время помнит о ней и для него Орыся — что-то очень серьёзное.

Сама она нервничала, если он не появлялся день-другой, и страх, что Сергей может и вовсе не появиться, нет-нет да и закрадывался в душу.

Расстались они третьего дня, пора бы ему и приехать.

В норковой шубе стало жарко. Орыся с сожалением повесила её в шкаф, накинула халат и села завтракать, делясь с тётей Катей впечатлениями о встрече канадской родственницы (о последнем эпизоде она, естественно, умолчала). Крицяк, обрадованная хорошим настроением хозяйки, слушала в оба уха и подсовывала Орысе самые вкусные вещи.

А Орыся все время прислушивалась, не остановится ли у калитки автомобиль, не раздастся ли звук открываемой двери и такие знакомые шаги.

Прибрав на кухне и сполоснув посуду после Орыси, тётя Катя побежала на свою квартиру — собрать дань с курортников. И только она за порог, как возле дома заглушила двигатель машина. У Орыси радостно ёкнуло в груди: наконец-то Сергей! Она бросилась к окну.

К её огромному разочарованию, во двор вошла Наталка Шалак, семеня своей утиной походкой, держа под мышкой большой свёрток.

— Вот принесла нелёгкая! — вырвалось у Орыси.

Первое побуждение — запереться и не открывать! Но сестра уже обивала на крыльце налипший на сапоги снег и звук запираемого замка наверняка услышала бы.

— Привет, безработная! — зайдя, Наталка потянулась к Орысе с поцелуем.

— Здорово, провокаторша, — Орыся, криво улыбнувшись, подставила щеку.

— Ну и переполошила ты канадскую бабку, — сказала Наталья. — Расстроилась старуха в усмерть… На, держи, — сунула она свёрток хозяйке.

Орыся развернула — злополучная шуба.

— Уф-ф! — вырвалось у неё.

— Возьми, возьми, а то неудобно. Я дала слово Михайлине, что передам.

— А доллары прикарманила? — съязвила Орыся.

— Нужны они мне! — фыркнула Шалак, снимая пальто. — Скажи лучше, какая муха тебя укусила?

Она ещё спрашивает! — возмутилась Орыся. — Осрамила на виду у всех! Ты хоть думай, когда что ляпаешь! Перед своими ещё куда ни шло.

— Так Михайлина, считай, тоже своя, родственница! Я ведь в шутку, и если она поняла по-своему… — Наталья развела руками.

— А этот москвич, Лев Владимирович!

— Он ничего не слышал.

— Ну да, не слышал… — нахмурилась Орыся.

— Ей-богу! Да и все наши ничего не поняли! Удивились, почему ты драпанула как оглашённая, — уверяла сестра. — Уже потом Михайлина мне по секрету рассказала, что там у вас произошло. Попросила тебя не обижаться, если что не так. Говорит, хотела от души.

Орыся недоверчиво смотрела на Шалак.

— Правда, не слышали?

— Факт!

— Тогда ещё ничего, — сказала хозяйка, приглашая гостью в комнату. — Долго ещё сидели?

— Какой там! Михайлина сорвала всех, потащила в село Иван Франко. Правда, называла его по-старому, Колгуевичами.

— А чего ей там надо? — удивилась Орыся.

— Что ты, у неё железный план мероприятий! После посещения Воловичей — осмотр Музея Ивана Франко в селе, где он родился… Съездили в Каменец…

— Господи, вы ещё и в Каменец мотались? — поразилась Орыся.

— Ну а как же! Тётке Михайлине не терпелось взглянуть на дом, где родился дед Остап. Представляешь, у неё фотография сохранилась. Старая-престарая. Хатка под соломенной крышей, вишнёвые деревья у крыльца… Так забавно! Она даже привезла с собой план села, где кружком отмечен отчий дом. Но хатки, естественно, давно уже нет, на том месте школа теперь.

— Представляю, как огорчилась старушка.

— Конечно. Ну а потом все пошли к Марийке, — рассказывала дальше Шалак.

— К агрономше или к доярке? — уточнила Орыся.

— К доярке… Та подготовилась не хуже тёти Ганны. Жратвы полон стол! А мы ещё не очухались после стряпни Ганны Николаевны. Тётка Михайлина, сама понимаешь, ни к чему не притронулась, так что пришлось её песнями угощать. Нашими, народными… Она, знай, только кассеты меняла.

— На магнитофоне, что ли?

— Ага. Страсть у иностранцев — все заснять, записать, зафиксировать. — Наталья хихикнула.

— Довольна, значит?

— Бог её знает, — вздохнула Наталья. — Вышла потом на кухню и расплакалась.

— Они, старые, все такие. Чувствительные, — заметила Орыся.

— Я тоже так подумала, а когда послушала… — Наталья задумчиво покачала головой.

— И что же она рассказала такого? — спросила Орыся.

— Несладко, оказывается, старушка живёт, ой, несладко, — снова вздохнула Шалак.

— Тю-ю, — протянула Орыся. — Объездила весь свет. А такие путешествия небось в копеечку обходятся! Теперь — к нам прилетела. Лев Владимирович говорил, что один только билет сюда и обратно у них стоит, как автомобиль. Не новый, конечно, но машина!

— Э-хе, я сама думала, что она богатая. А оказалось? По разным странам тётя Михайлина ездила по контракту, зарабатывала. Особенно намаялась со вторым мужем. Он так и помер безработным.

— Ты смотри! — все больше удивлялась Орыся.

— Поняла теперь, почему она тебе шубу совала? — Хозяйка кивнула, а Шалак продолжала: — Знаешь, откуда у неё эти шубы? Последний, третий муж тёти Михайлины занимался мелкооптовой продажей верхней одежды… Между прочим, негр, мистер Самюэль.

— Негр? — округлила глаза Орыся.

— Фото показывала. Здорово похож на Баталова, только чёрный. Так вот, закупил как-то мистер Самюэль партию искусственных шуб, а они не пошли. Мода изменилась или ещё что, не знаю, только почти вся партия осталась у него. Словом, погорел её муж. А мы ещё удивлялись: как посылка из Канады, так в ней две, три шубы и все одинаковые. Что же касается приезда сюда — тётке Михайлине денег дал зять да местная украинская община помогла. Сама старуха не осилила бы ни в жизнь.

Наталья замолчала, грустно глядя в окно. Орысе стало не по себе за своё вчерашнее поведение. Но ведь она ничего не знала.

— Я поняла, почему тётя Михайлина расплакалась, — снова заговорила Шалак. — Понимаешь, на кухне увидела, как Марийкина мать пищу с тарелок — прямо в помойное ведро. Ели-то мало… Старушка поразилась: кому это? Мать Марийки тоже удивилась: как кому, кабанчику… Тётя Михайлина тут и расплакалась. Я, говорит, думала, вы здесь живёте впроголодь, покушать, одеть нечего… Ну, так в ихних газетах писали. В магазинах, мол, пусто… Сама перебивалась на пособие по безработице, а слала посылки… Вышивала украинские рубашки для продажи, глаза испортила…

— Как испортила? Читает-пишет без очков.

— Это у неё контактные линзы… Колечко было золотое, ещё от матери осталось, и то продала. А мы, оказывается, целые куски курятины, мяса, пирогов, хлеба — на откорм кабанчика! Задело, видать… Понять её можно. В сущности, старушка душевная. Ехала к нам, подарки везла. Недорогие, сувениры, так сказать. — Шалак снова улыбнулась. — Смех да и только. Бабке Явдохе знаешь что подарила? Микрокалькулятор, вот такой, с карманный календарик.

— А на кой ляд он Явдохе? — прыснула Орыся.

— Чтоб та следила за количеством калорий в своей еде. Не переедала. Пожилым, мол, это особенно вредно.

— Вот даёт! По-моему, у тётки Михайлины бзик на этой почве.

— Это точно, — согласилась Наталья и показала ключи от «Москвича». — Мне тоже достался подарок.